После бала, 1912

    Национальная галерея Армении, Ереван

«Для меня жизнь без искусства не жизнь, а одно лишь прозябание», — говорил Ваграм Гайфеджян. Будущий художник родился в Грузии, его отец был священником и учителем армянского языка и литературы. Чарующая природа родного края, рассказы матери в таинственном свете лампады, иллюстрированные миниатюрами рукописи из богатой библиотеки Отца Мкртича — всё это будило воображение мальчика и вдохновляло на творчество. В 12 лет Ваграм приехал в Москву, где учился сначала в Лазаревском институте восточных языков, а затем в Московском университете на медицинском и юридическом факультетах. Однако склонность к изящным искусствам оказалась сильнее.

Еще во время учебы в Лазаревском институте он посещал художественный кружок, а после поступил на живописное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Закончив учебу, молодой художник некоторое время работал декоратором в императорском Большом театре в мастерской своего любимого учителя Константина Коровина. Вернувшись на родину, в 1912 году Гайфеджян женился на французской художнице Берте Камю, которая приехала в Грузию на лечение. Однако в 1914 году их разлучила Первая мировая война, и во второй брак художник вступил только 15 лет спустя.

После переезда из Грузии в Армению Гайфеджян долгие годы проработал в художественном училище, совмещая преподавание и творчество. Разносторонне развитый интеллектуал, он был блестящим педагогом. Всегда одетый с европейским лоском, Гайфеджян заражал своих учеников любовью к импрессионизму в то время, когда искусство Дега, Мане и Ренуара было убрано в запасники и даже черно-белые репродукции их картин было не сыскать.

Творчество Гайфеджяна своеобразно объединило приемы импрессионизма, фовизма и модерна. В графических сериях декоративных мотивов первого десятилетия 20 века Гайфеджян вплотную приблизился к абстракции. Но всё-таки от фигуративной живописи он не отказался и вдохновлялся в своих картинах литературой, в частности, Мопассаном. Но в его мопассановских мотивах, таких, как сценка «После бала», подробности книжного первоисточника не важны; главное здесь — подвижная, наэлектризованная атмосфера двуликого Парижа Прекрасной эпохи, блистательного и обывательского, бесстыдного и в то же время чопорного.